Жанель — ведущая солистка театра оперы и балета имени Абая. Именно она открывала и закрывала сезон в легендарном спектакле “Лебединое озеро”. По советским балетным канонам танцовщица могла бы считаться предпенсионного возраста, ведь солисты танцуют примерно до 38 лет: балет — дело молодых. Но сейчас пенсия ей не светит в ближайшие четверть века.

Мы условились, что говорим без много­точий, с указанием конкретного возраста, килограммов и даже вспомним небольшие сценические казусы. Стандартный вес хрупкой Жанель около 45 килограммов, но финал сезона был напряженным, и после нескольких спектаклей подряд она весит всего 43.

- “Лебединое озеро” не зря считается особым спектаклем, — рассказывает Жанель. — У нас даже говорят: “Если не станцевал “Лебединое”, значит, не прошел экзамен на балерину”. Это так называемая “голубая” классика, где все соответствует традициям, где нельзя расслабиться ни на секунду. Даже если ты просто неподвижно стоишь, поза все равно не даёт отдохнуть: ты весь подобран, вытянут, напряжен в любом моменте. Но это мегапопулярный балет, билеты на него у нас раскупают за несколько часов сразу после поступления в продажу. А нам, артистам, каждый раз есть что сделать, что сказать в этом балете.

- И как долго вы планируете танцевать его?

- Я в шутку называю себя балетным динозавром, потому что мне уже 37 лет. Я в прекрасной форме, мне легко танцевать многие спектакли, в которых раньше не хватало какого-то внутреннего опыта, но вот именно “Лебединое озеро” даётся уже тяжелее, чем раньше. Возможно, я даже подумаю отказаться от этой партии в одном из ближайших сезонов. Конечно, пока ты начинающий артист, речи нет о том, чтобы выбирать спектакли, где хочешь танцевать, но мой уровень позволяет скорректировать репертуар.

- Теоретически можно же хоть до пенсии оставаться на сцене, исполняя второстепенные роли, где прак­тически не надо двигаться.

- Но обычно солистам очень тяжело на это идти. Я не планирую выходить на сцену до реального пенсионного возраста, более того, хочу уйти на пике карьеры, чтобы потом не говорили: “Она уже была не та, еле доползла до конца спектакля”. Вопрос о работе после сольной карьеры сложный. Не все готовы быть педагогами, не всем дано стать хореографами. Например, я как-то заменяла коллегу в детской студии, и это совершенно отбило желание заниматься с детьми. В группе были трёхлетки, своей мотивации у них ещё нет, только желание мам. Обязательно найдётся тот, кто сразу не понял, и, пока работаешь с ним, остальные уже, как таракашки, разбежались по залу, занялись своими делами, отвлек­лись. Легче заниматься с теми, кто постарше, кто уже сам сделал свой выбор. Например, мне нравится индивидуально работать, есть и такой опыт. Но пока об этом я не думаю.

- Как планируете провести лето? Будете ли в отпуске скучать по балетному станку и делать растяжку?

- У нас примерно месяц отпуска, и я предпочитаю полноценно отдыхать. Обыч­но даже набираю несколько кило­граммов, бывает, вес доходит до 48-49. Коллеги, правда, говорят, что по мне не видно, но, думаю, они лукавят. Летом я ем в привычном режиме, а нагрузки нет, соответственно, калории не сжигаются, а откладываются, как у всех людей. Но я не из тех, кто любит заниматься летом. Отдыхать так отдыхать, мышцы и связки тоже нуждаются в паузе, чтобы хватило сил на сложный сезон, а лёгких у нас не бывает. Так что обычно я гуляю от звонка до звонка.

Что касается отдыха, мы ещё не решили. Последние два года везло: у мужа была то учеба в Италии, то приглашение поработать в Германии, и мы с дочками составляли ему компанию. В этом году пока планов нет. Честно говоря, я ещё не успела дыхание перевести, сезон только закончился.

- Ваш муж — оперный солист в том же театре. Но, простите, вокалисты очень любят плотно поесть. Не возникает конфликт интересов?

- Ни в коем случае! Что касается еды, я и сама не против — могу и тортик, и бургер. При тех нагрузках, которые мы получаем, все это сгорает без следа. Так что мой муж не страдает от диетического питания. Зато мы прекрасно понимаем специфику сцены, знаем, сколько она отнимает сил, и готовы перед спектаклями давать друг другу отдых, подхватывая и детей, и быт.

- Второй любимый публикой балетный спектакль — это “Щелкунчик”...

- Да, на Новый год у нас обычно настоящий марафон. В этом сезоне мы, кажется, установили новый рекорд — за околоновогодний период дали более 20 “Щелкунчиков”. Иногда они шли даже двойниками, когда сначала танцуешь дневной, а потом ещё и вечерний спектакль.

- Скажите честно, есть хитрости, чтобы лишний раз не напрягаться, может, прыгать через раз? Или всегда в зале есть кто-то, кто присматривает за этим?

- Так явно облегчать жизнь нельзя, но мы люди опытные и знаем, как сделать, чтобы казалось, что ты работаешь в полную ногу, а на самом деле немного упрощаешь. Но даже в этом случае спектакль отнимает очень много сил. Хотя мы постоянно нагружаем себя, но именно после спектакля день-два ноют мышцы, болит все тело. Наверное, сказывается ещё и артистическое волнение. Что касается облегчения партии, в зале всегда сидят наши педагоги, от взгляда которых ничего не скроешь. Мой педагог — народная артистка Казахстана Гульжан ТУТКИБАЕВА, она же руководитель балетной труппы. После каждого спектак­ля мы детально разбираем, что получилось, а что нет.

- У вас такой опыт... Вы разве не можете сказать, что не нуждаетесь в разборе полетов?

- Это нужно в первую очередь мне. Иногда из зала видно совсем не то, что ты чувствуешь: кажется, была идеальной Жизелью, а педагог находит мелочи, которые надо поправить. Или периодически у каждого танцора бывают “замыки”, как я их называю: тебе вдруг не даётся движение, которое всю жизнь получалось, и не можешь понять, что произошло. А педагог легко находит ошибку: порой просто иначе ногу поставить, оттолкнуться — и все встает на места.

- Вы когда-нибудь падали на сцене?

- Это происходит с каждым. Бывает, что просто на ровном месте поскальзываешься и падаешь. В таких случаях даже не стыдно, а смешно. Кажется, как это могло произойти… Однажды мы с партнёром не поняли друг друга. Он использовал не ту поддержку, которую я ожидала, и, вместо того чтобы приземлиться на ноги, я плашмя с каким-то страшным грохотом упала на сцену. Зал аж охнул от того, как я прогремела костями. Вот тут помню внутреннее состояние: “Почему это случилось со мной? Почему именно сейчас?” Ничего, подскочила и побежала догонять музыку. Иногда наши казусы не видны зрителю. Например, как-то я нечаянно движением ноги сняла пятку пуанта. Поправлять на сцене немыслимо, я же должна создать ощущение чуда у зрителей. Еле дотанцевала своё соло. Выходит партнёр, и нам предстоит длинный сложный дуэт. Я ему шепотом говорю, что у меня проблема, он обещает помочь. Прокручиваю партию в голове и пытаюсь понять, где я могу незаметно поправить злополучную пятку. В момент поддержки, где я провожу руками по своей ноге, привела все в порядок. Но стресс был колоссальный.

- Дочек не стали отдавать в балет?

- Как мама, я бы не хотела, чтобы они пошли в балет, но тут все зависит от них. Старшей 10 лет, она совсем не балетный типаж — не любит насилия над собой. А вот младшая спортивная и уже сейчас ходит на художественную гимнастику. Возможно, дальше она выберет балет, это уже будет зависеть только от её желания.

- Вы со сцены видите зрителей?

- Когда я начинала танцевать, то видела абсолютно все, что происходит в зале, но это от неопытности. Сейчас, даже если поворачиваюсь к зрителям, не вижу лиц, целиком сосредоточена на образе.

- Никогда не жалели, что выбрали такую трудную профессию?

- Конечно, бывают такие периоды, когда все болит, когда даже шевелиться не хочется, не то что давать новую нагрузку. Вот тогда думаешь: “Почему я это делаю? Почему опять через боль, через “не хочу” ломаю своё тело?” Но чтобы прямо жалеть, такого не было. Зато какое наслаждение мы получаем в конце спектакля, когда слышим аплодисменты! По их продолжительности, по реакции зрителей всегда можно почувствовать, насколько спектакль понравился. Вот это даёт и силы.

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, Алматы